Женя бегала по квартире в суматохе утренних дел, а Алиса бегала за ней, рассказывая на ходу, как они с Эриком всё делали и не разбудили её.
Управившись с утренними делами, Женя подошла к кладовке. Уходя, Эркин накинул крючок, и она уже давно, хлопоча на кухне, пробегая в комнату, косилась на белую дверь с тонкой короткой чёрточкой крючка. И сейчас решилась. Сняла крючок и потянула дверь. Конечно, Эркин всё убрал. Его постель свёрнута и запрятана под стеллаж. Все его вещи аккуратно лежат на своих местах. Но что-то изменилось. Что? Женя стояла в дверях и не могла понять. Она шагнула внутрь, и дверь плавно закрылась за ней. Её охватила ночная темнота, и тогда она ощутила лёгкий запах. Живой, чуть пряный запах человеческого тела, запах Эркина. Он почти не заметен, видимо, он проветривал с утра кладовку, и нужно очень стараться, чтобы ощутить его, но она старалась. Женя негромко рассмеялась в темноту. Ёжик, ёжик колючий. И как оказалось всё просто и объяснимо. А она уже накрутила, навыдумывала… Всё ещё смеясь, Женя повернулась и вышла. И уже выходя, заметила свою ночнушку. Она лежала скомканная на верхней полке, и если бы не свесился кусок подола, так бы и осталась. Значит, Эркин как ночью забросил её туда, так и забыл. Женя сдёрнула рубашку и вышла из кладовки, накинула крючок.
На свету осмотрела ночнуш. От ворота почти до пупа разрыв. Ситец, конечно, старенький, но разрыв почти не лохматится, значит, одним рывком. А она и не ощутила его. Однако и силища у Эркина всё-таки…
Женя села зашивать ночнушку. Алиса вертелась рядом и радостно болтала. Женя отвечала ей и шила. Она шила короткими нитками и часто наклонялась, откусывая нитку. И каждый раз вдыхала запах рук Эркина, оставшийся, как ей казалось, на ткани.
Эркин вернулся в сумерках. Женя увидела его в кухонное окно и подвинула на огонь кашу. Но он медлил, и она вышла на площадку, откуда видна калитка, узнать, что его задержало. Он стоял и разговаривал с седой благообразной дамой из дальнего дома, которую все так и называли Старой Дамой. Вернее, она что-то говорила, а Эркин слушал и время от времени почтительно кивал. Наконец она величественным, но не обидным жестом отпустила его и ушла. Эркин поднял голову, увидел Женю, улыбнулся и пошёл к двери.
Он и в кухню вошёл, улыбаясь. И Женя улыбнулась ему в ответ. Он прошёл в кладовку и там разулся, вышел в кухню уже босиком. Женя ждала, что он подойдёт к ней, обнимет, поцелует, ну как положено, а Эркин сразу занялся топкой. Но тут он искоса, снизу вверх быстро взглянул на неё, и прежняя улыбка мгновенно блеснула и тут же спряталась. И вот он уже занят только огнём, сосредоточенно поправляя поленья. И Женя засмеялась и сказала совсем не то, что готовила.
— Уже жарко совсем. Тебе, наверное, тяжело в сапогах.
Он ответил, не оборачиваясь.
— Я смотрел, когда штаны искал. Обувь очень дорогая. И только на деньги.
Женя кивнула.
— Надо посчитать. Я пойду шторы опущу, темно уже, а ты мойся. Сейчас ужинать будем, — и от двери добавила. — Сегодня не отвертишься.
— Не буду вертеться, — согласился он, вставая и расстёгивая рубашку.
Он умылся под рукомойником, обтёр мокрыми ладонями грудь и плечи, а когда выпрямился, перед ним стояла Алиса с чистым полотенцем.
— Вот, мама сказала, чтобы ты уже шёл.
Идя домой, Эркин не знал, что ему говорить и делать. Он весь день был в смятении: случившееся ночью слишком ошарашило его, не так обрадовало, как испугало. Как и всякая неожиданность. И он путался, спотыкался, отвечал невпопад… Ловил на себе недоумевающий взгляд Андрея, но ничего не мог сделать. Когда он в очередной раз стукнул мимо гвоздя — они что-то чинили, он так и не понял что, — Андрей не выдержал.
— Тебя что?! С бабы сдёрнули, а разбудить забыли?
Эркин удачно стукнул: себе по пальцу и потому смог отмолчаться, посасывая ушибленный ноготь. Больше Андрей ему ничего не сказал. Они вообще потом работали молча. И он как-то справился с собой. И даже договорился с этой белой старухой о завтрашней работе. Что он сходит за напарником, и они ей перепилят и переколют все её брвна, и починят навес над поленницей. Это ж надо додуматься — сарая у неё нет! Но это её проблема. Нет, он всё понял и договорился об оплате деньгами. Но вошёл, увидел Женю, и словно его кто по затылку огрел. Нет, он старался держаться и разговаривать как обычно. И даже что-то получалось.
Эркин с силой растёр лицо, повесил полотенце рядом с рукомойником, пригладил обеими руками волосы. Он тянул время, но под внимательным взглядом Алисы несколько раз вдохнул и выдохнул и шагнул через порог.
Он сидел на своём, уже обычном месте, ел густую, с мясом, жирную кашу. Женя постаралась. Всё мясо она ему, что ли, выбрала? Он не выдержал и спросил об этом.
— Нет, я потом нарезала. Нравится?
Рот у него был набит, и он молча изобразил восторг.
— Положить ещё? — и не дожидаясь ответа, Женя потянулась к его тарелке. — Я сегодня весь день такая голодная.
Эркин медленно покраснел. Но Женя уже поставила перед ним тарелку, и он начал есть, наклонившись, чтобы скрыть лицо. Он чувствовал на себе взгляд Жени и рискнул покоситься на неё. Она сидела, подперев подбородок кулачками, и смотрела на него. С доброй и очень… мягкой улыбкой. И он перевёл дыхание и поднял голову.
Женя засмеялась его робкому безмолвному вопросу, и он понял, что ему ответили. И напряжение сегодняшнего дня стало отпускать. Они ещё пили чай, а он уже засыпал, и, к немалому удовольствию Алисы, ему сказали идти спать даже раньше, чем ей.
Эркин дотащился до кладовки, уже с закрытыми глазами вытащил и развернул перину, кое-как побросал одежду и рухнул на постель. А как укрылся, и сам не знает.