Он думал, что она заснула, но когда он наклонился, чтобы поцеловать её и уйти, она поймала его за голову.
— Хотел сбежать, да?
Она шутила, и он понимал это. Но Женя сама испугалась, что он это не так поймет, и быстро заговорила.
— Нет-нет, ложись, отдохни. Ты ведь устал, да? Ложись, Эркин.
Он осторожно лёг рядом, и она набросила на него одеяло, погладила по груди.
— Тебе было хорошо?
— Да. Со мной ещё не было такого.
Женя осторожно провела пальцами по его лицу, погладила брови, очень осторожно тронула ресницы.
— Ты плакал? Почему?
— Не знаю, — он прерывисто вздохнул и совсем тихо, еле слышно попросил: — Погладь ещё.
— Здесь?
Женя гладила его грудь и живот. Он, играя, напрягал и распускал мышцы пресса, и она обводила пальцем границы мышц, словно рисовала их. И вдруг остановилась, и он встревожено повернулся к ней. Женя не видела, но почувствовала его движение, виновато потёрлась щекой о его плечо и объяснила.
— Тебе надо отдохнуть, а я беспокою тебя.
— Беспокоишь? — переспросил он. — Нет, Женя, что ты, — он поймал её руку и положил себе на живот, там, где она остановилась, и даже слегка прижал к себе. И повторил: — Нет, Женя. Тебе нравится это, да?
— Мне нравишься ты, весь, — она поцеловала его в ухо.
И он негромко засмеялся.
— Я весь твой и есть. Мне хорошо, Женя, правда.
Она вздохнула, прижимаясь щекой к его плечу. Он повернул голову, и его подбородок и губы уткнулись в её волосы. Эркин вдохнул их запах и замер. Женя подняла голову и вся чуть-чуть подвинулась вверх. Теперь её лоб касался его лба, а губы упирались в губы. Женя тоже замерла, будто… будто прислушиваясь к чему-то. И легко необидно отодвинулась, убрала руку.
— Отдыхай, милый.
Эркин дождался, пока её дыхание не стало ровным дыханием спящего, и тогда бесшумно выбрался из-под одеяла. У двери остановился и прислушался — спит. На кухне он нащупал полотенце. Один край был ещё влажным. Умываясь, он разбудит её шумом воды. Эркин обтёрся влажным полотенцем, и кожу приятно стянуло лёгким поверхностным ознобом. Повесил полотенце обратно и пошёл в кладовку. Темнота, как он боялся её когда-то. В Паласе редко работали в полной темноте, в камерах всегда горел свет. Только в имении, в их закутке было так темно. Нет, не так. Эта темнота тёплая и совсем не страшная. Он лёг, укрылся. Захолодевшая ткань быстро согревалась, сохраняя ощущение чистоты и лёгкости. Он поёрзал, укладываясь поудобнее, и негромко засмеялся. Сегодня страхи оказались пустыми. А дальше… видно будет.
Рози пригласила Женю "на чашечку". Женя охотно согласилась. Она вообще стала такая добрая-добрая, все и всё ей нравилось. У Рози, видимо, тоже наладилось с её другом, потому что она пребывала в таком же состоянии любви ко всему миру. И ей тоже хотелось рассказать об этом, ничего не говоря.
День был настолько упоительно хорош, что они пошли к Рози кружным длинным путём мимо городского парка. Через сам парк они идти не рискнули. Без мужчин женщины там не показывались. Рози рассказывала Жене о своем детстве на ферме, когда из-за поворота навстречу им вышла довольно большая группа негров и цветных. Рози запнулась на полуслове и ухватилась за Женю. Но, увидев их, те сами быстро перебежали в сторону парка, перепрыгнули через невысокую каменную ограду и исчезли среди деревьев.
— Ну, вот видите, Рози, — попыталась улыбнуться Женя. Страх Рози на мгновение передался ей. — Паника была излишней.
— Ах, Джен, — всё веселье Рози улетучилось. — Вы не понимаете. Это так ужасно.
— Ну, Рози, вспомните, каких ужасов ждали от освобождения рабов, и ничего не оправдалось.
— Да, но… Знаете, Джен, у нас на ферме было пять рабов. Они работали, ну, по хозяйству. Их не пороли, почти не пороли. Только за воровство. Джен, понимаете, их совсем не плохо кормили, и всё равно они воровали. И мама писала… что когда их освободили, она боялась, но они только всё перебили, переломали и ушли. Мама потом наняла других. Но, но она писала, как они шли по дорогам и всё, всё ломали и крушили…
Рози говорила путано, пытаясь что-то объяснить, что и сама неясно понимала. Женя задумчиво кивала. Она не споря мягко уводила Рози от этого места. Ей показалось, что цветные спасались от кого-то, а значит, и им не стоит здесь задерживаться. Но Эркина там, кажется, не было.
Пока дошли до дома, Рози успокоилась. Но настроение было испорчено, и "чашечка" вышла невесёлой и какой-то формальной. Женя вспомнила, что Алиса дома одна. А ведь без неё девочка не может даже во дворе погулять. Конечно, Рози понимает, в такую погоду держать ребёнка без свежего воздуха нельзя. И Женя распрощалась и побежала домой.
Эркина ещё не было. Женя пообедала с Алисой и отправила её гулять. И началась обычная вечерняя круговерть, никогда не мешавшая ей думать о своём. Нет, вроде, Эркина там не было. Но от кого-то эти негры спасались. И если они побежали прятаться в парк, значит… значит, действительно в парке может быть опасно. Ведь Рози по сути сказала то же, что тогда Рассел: "У них есть все основания для мести белым". А месть всегда неразборчива. И если вспомнить Хэмфри, его циничные рассуждения о рабах… Хотя, о ком он не говорил цинично? Странно, но она что-то стала его вспоминать, вернее не его самого, а все эти рассуждения. Что людьми движет жажда наслаждений и денег на эти наслаждения. И самое большое наслаждение — это власть. Власть над человеком. И если бы Хэмфри убили его собственные рабы, это было бы не только логично, но и справедливо. Красавец Хэмфри. Ему нужно было наслаждение, и больше всего он наслаждался насилием. Сейчас она это понимает. Неопытная провинциалка как бы ни была покорна, всё равно даст иллюзию сопротивления. Он и не скрывал этого…