Женя свернулась калачиком и по старой детской привычке подсунула угол одеялом под щёку. Вздохнула уже совсем сонно. И всё хорошо. И если бы она только могла кому-то рассказать, как ей хорошо…
Эркин проснулся от голода и ломоты во всём теле. И спросонья никак не мог понять, что его разбудило и где он. Даже показалось, что опять на скотной, только запахи почему-то другие. Но проморгался, протё кулаками глаза и встал. Нет, всё нормально. Скотная осталась в прошлом. А что тело ломит, так это поправимо. Надо размяться хорошенько, разогреть мышцы, и всё пройдёт.
Он не сразу заметил чашку с чаем на столе. На секунду задумался, решил всё-таки сначала выпить чаю и сел к столу. Холодная горьковатая жидкость приятно прокатывалась по горлу. Он с сожалением поставил слишком быстро опустевшую чашку на стол и встал. Сцепил на затылке руки и потянулся, выгибаясь. Кухня, конечно, не зал в Паласе, обязательно что-нибудь, да заденешь. Шторы Женя, видно, ложась спать, открыла, не мылся же он при открытых окнах, и кухню уже заливал серый предутренний свет.
Эркин не спеша, преодолевая тягучую внутреннюю боль, разминал, растягивал и собирал мышцы, разрабатывал суставы, и боль отступала, уходила. За окном уже шумели птицы.
— Я думала, ты неделю будешь пластом лежать! — тихо засмеялась у него за спиной Женя.
Эркин резко обернулся. И улыбнулся.
— Куда мне столько? — он опустил руки и потряс ими, расслабляя плечи. — Нет, если лежишь, хуже. Суставы задубеют, — стал он объяснять, перемешивая английские и русские слова, — потом долго разрабатывать надо. Одна ночь в самый раз.
Женя подошла к нему, провела ладонью по его шее, плечу. Глаза её стали озорными, и он невольно насторожился.
— Ну-ка, ложись.
— Здесь?
— Да. Я тебя помну немного. Нет, на живот. Пол не холодный?
— Нет, — мотнул он головой, начиная догадываться о её намерениях, и лёг, положив подбородок на руки.
— Ну, держись.
Неумелый массаж был неожиданно и странно приятен. Пальцы Жени мяли, теребили ему мышцы, ощупывали позвонки. Он вытянул руки и уткнулся лбом в приятно прохладные доски пола.
— Ну, как? Легче?
— Ага, — он легко перекатился на спину, улыбнулся ей. — Откуда ты это знаешь?
— Массаж? — она села рядом с ним на пол, положив руку ему на грудь. — Видела в госпитале.
— Да-а? — искренне удивился он. — Там он зачем?
— А ты… — она запнулась.
Эркин легко подхватил невысказанный вопрос.
— Разогревались перед сменой. Чтобы легче было.
Женя провела пальцем по ложбине, разделявшей грудные мышцы. Он полуприкрыл глаза и замер… И получил звонкий шлепок по животу, от которого подскочил и сел, чуть не столкнувшись с Женей лбами.
— Всё в порядке? — преувеличенно заботливо спросила Женя и встала.
Эркин, тихо смеясь, кивнул.
— Тогда вставай и одевайся. Мне скоро Алиску будить.
Он снова кивнул и встал.
— Сейчас я воду принесу. И дрова.
— На сегодня хватит, — Женя окинула взглядом кучку поленьев у плиты. — Меня весь день не будет. А плиту я на Алису не оставлю.
— Мг.
Вроде, она ещё говорила, а он уже оделся и только громыхнул вёдрами, сбегая по лестнице. А когда он закончил утреннюю работу, Женя уже сделала завтрак и подняла Алису. С утра она как-то меньше опасалась соседей, и завтракали они при открытых шторах.
— Ну как, хорошо вчера кормили? — смеясь одними глазами, Женя подвинула ему тарелку с творогом. — Хлеб бери.
Он улыбнулся было, хотел отшутиться, но повертел ломоть чёрного хлеба и свёл брови.
— Женя, а… такой хлеб… едят только русские?
— Получается так, — засмеялась Женя. — Я очень по нему скучала, когда из дома уехала. И когда после… — она улыбнулась какой-то грустной улыбкой, — после победы русских его стали продавать, я и беру теперь всегда.
— Значит… значит ничего, что все знают, что ты русская? — он напряжённо думал о чём-то своём.
— Я этого никогда и не скрывала, — пожала плечами Женя. И лукаво добавила. — Если спрашивали.
— Понял, — кивнул он.
Алиса ещё ковырялась, а он быстро доел, залпом выпил чашку чая и встал, привычно держась подальше от окон.
— Я побежал.
— Удачи тебе, — пожелала ему вдогонку Женя, но за ним уже закрылась дверь.
* * *
1991; 6.08.2010
Тяжелая жара придавливала город. Днём пустели улицы, умолкали птицы.
В больничном саду, как и везде, жарко и душно. Но тень давала иллюзию прохлады. И на ленч врачи расположились в саду. Хотя до ближайшего бара менее двадцати шагов, но эти шаги надо сделать, надо пройти по солнцепёку. Проще позвонить в бар и заказать всё необходимое. Наценка за доставку неизмеримо меньше страданий при ходьбе.
Против обыкновения ленч проходил в молчании. Жара не располагала к разговорам, даже профессиональным. Они перекидывались редкими репликами, не глядя на собеседников.
— Я ожидал большего наплыва.
— Цветные избегают врачей. Тянут до последнего.
— Да, пока он ходит, он считает себя здоровым. А ведь чего только у такого "здорового" нет.
— Полный букет.
— Ну, о хрониках я не говорю. Те вообще…
— Ну, так все цветные "вааще"…
— Но и живучи они невероятно.
— Да, помните ту драку на станции…
— Расскажите, Невилл, вы ведь там были.
Невилл усмехнулся, покачал стаканом с полурастаявшими кубиками льда.
— Так ведь не о чём рассказывать, коллеги. Я дежурил в полиции и выехал с нарядом. Осмотрел двух раненых… кого остальные не успели утащить и где-то спрятать. Станционный сержант клянётся, что раненых и убитых было не меньше десятка. Но всех унесли. А этих двух не успели.