Рудерман переложил чемоданчик из руки в руку.
— Я помогу, сэр?
— Спасибо, он не тяжёлый. Так как это случилось?
— Мы грузили, сэр, извините, доктор. Он вдруг захрипел и упал. Мы отвалили мешок, но ему всё равно… он… ну будто его душат. И холодный стал. Мы его в тень хотели перенести, но его как тронешь, ему хуже… Ну, мы и подумали… ну, я побежал в больницу… Я работал там и знаю где что.
— Да, я помню тебя. Ты делал стеллажи. И вас было двое, так?
— Да, сэр. Мы работаем вместе, сэр.
Эркин вёл проулками, придерживаясь теневой стороны. Шёл доктор быстро, но Эркин всё время сдерживал шаг. Да ещё заборы обходить. Он-то бежал напрямик. И всё равно, короче дороги нет.
— А как у тебя со здоровьем?
Помимо воли Эркин вздрогнул и сделал шаг в сторону, увеличив расстояние между собой и врачом.
— Я здоров, сэр.
Быстрый, автоматически чёткий ответ. Возможно, судя по его виду и движениям, это и правда. Но какой панический, не контролируемый страх в этом кратком ответе и рывке в сторону. Как они все боятся врачей. Приходят на приём, когда действительно уже ничего нельзя сделать, потому что тянут до последнего. И не принимают лекарств, сбегают от уколов… Заставить их лечиться невозможно. И этот… ведь всё же пришёл, сам, его послали… к врачу, которому доверяют — Рудерман мысленно улыбнулся — и всё равно, боится.
— Вот здесь, сэр.
Через пролом в заборе они прошли на станцию. Какие-то штабеля, склады, пути. Впереди гул голосов. Доктор прибавил шаг. Он уже видел лежащего прямо на земле негра и толпу. И полицейского, размахивающего дубинкой.
— Убирайте к чёрту эту падаль!
Полицейский кричал и ругался, но нападать впрямую не решался — цветных было много. Уворачиваясь от ударов, они не подпускали полицейского к лежащему.
Так, в первую очередь убрать полицейского.
— Я врач. Можете идти, сержант.
Приосанившись от такого повышения в чине, полицейский отдал ему честь.
— Добрый день, доктор Айзек. Эти скоты вас потревожили?
— Нет, я шёл мимо и услышал шум.
Эркин невольно посмотрел на старого доктора с уважением — так естественно у того это получилось.
— Вы можете идти, сержант. Я всё улажу.
— Ну как хотите, док. И охота вам об это дерьмо пачкаться.
Полицейский вытянул дубинкой зазевавшегося подростка и величественно удалился.
Доктор наклонился над лежащим, взял левое запястье. Сердце? Да, похоже, сердце. Глубокий обморок. Он не обратил внимания на тихий переливчатый свист, которым обменялись его спутник и толпящиеся вокруг цветные. Но толпа сразу и заметно растаяла. Остались трое. И с ними приведший его индеец. Стоя поодаль, они наблюдали, переговариваясь так тихо, что уже в шаге не подслушаешь.
— Уверен в нём?
— Плохого о нём не говорят.
— Легко пошёл?
— Сразу.
— Тебя прикрыли, свою долю получишь.
— Спасибо. Жив ещё?
— Вроде, да.
— Чего это он?
— Это не опасно. Слушает.
— Лишь бы не колол.
— А если будет?
— Не помешаешь.
— Сами звали.
Негр задышал, задвигался, мотнул головой.
— Лежи, — доктор надавил ему рукой на плечо, достал из кармана и ловко засунул ему в рот таблетку. — Держи под языком и соси.
Доктор выпрямился и огляделся, нашёл взглядом эту четвёрку. Они поняли и подошли ближе.
— Перенесите его в тень, и пусть полежит. А потом… кто-нибудь поможет ему добраться до дома?
Доктору ответили кивками.
— Ну и отлично, — доктор повернулся к лежащему, тот пытался улыбаться непослушными губами. — Недельку полежи. И на солнце тебе нельзя работать.
— Я могу работать, — захрипел негр.
— Можешь, — кивнул доктор. — Но пойми, следующий приступ станет последним. Понимаешь?
Доктор достал из чемодана пакетик, вложил туда таблетки, присел над лежащим.
— Ну, как, легче? — тот слабо кивнул. — Смотри, здесь таблетки. Как станет плохо или заболит здесь, — доктор, показывая, коснулся его груди, — здесь сердце, так, когда заболит, возьмёшь одну под язык как сейчас и полежишь, пока не пройдёт. Носи их всегда с собой. Понял?
— Да, масса.
— Я доктор, — серьёзно, но не строго поправил его Рудерман.
Эркин, прищурившись, глядел, как доктор кладёт пакетик в руку лежащего и зажимает его пальцы в кулак. Эти пакетики он помнит. Те таблетки его подняли…
— Ну, вот и всё.
Доктор Рудерман убрал стетоскоп и выпрямился. Индеец подошел к нему. Хочет проводить?
— Не надо, я уйду через главные ворота. Помогите ему.
— Да, масса.
— Сделаем, масса.
Доктор Рудерман вежливо приподнял шляпу и пошёл к зданию конторы. Оглянувшись, он бы увидел, что за его спиной идет яростный, но почти беззвучный спор, к которому присоединяются подбегающие со всех сторон цветные.
Доктор уже почти дошёл до ворот, когда его окликнули.
— Доктор, доктор Айзек…
Он остановился и оглянулся. Его нагоняли двое. Индеец и один из стоявших всё время рядом негров.
— Кому-то еще плохо?
— Нет, доктор, — индеец перевёл дыхание. — Вот, возьмите. Здесь мало, но мы собрали. И… спасибо вам, доктор.
Индеец протянул доктору несколько радужных кредиток и повторил.
— Возьмите.
Он улыбнулся им.
— Не надо.
— Нет, — в почтительном голосе индейца звенела твёрдая нота. — Мы работаем… Возьмите.
Он внимательно осмотрел их напряжённые лица и кивнул.
— Хорошо. Пойдёт на лекарства.
— Спасибо, доктор.
Индеец улыбнулся, и от этой улыбки, мгновенно изменившей его лицо, у доктора ёкнуло сердце: таким беззащитно мальчишеским, детским, оно стало.