За его спиной зашелестели кусты. Он не обернулся.
— Масса, — позвал тихий шёпот. — Спросите Клеймёного. Он знает этого парня. Он что-то знает про него.
— А что знаешь ты? — тихо спросил, не оборачиваясь, Золотарёв.
— Я много сказал, масса.
Золотарёв вытащил из кармана пачку сигарет и положил рядом с собой.
— Белый пускает его к своему костру. И своей еде. Масса Джонатан привёз его издалека. И белого, что был на холме. Они всегда вместе, масса.
Золотарёв небрежным, незаметным со стороны жестом швырнул пачку за спину.
— Спасибо, масса.
Шорох, и всё стихло.
Так, становится совсем интересно. Никакого Клеймёного искать нет смысла. Если бы тот хотел что-то сказать, то пришёл бы сам, как и этот. Тот белый, что был на холме… Который из трёх? Бредли? Нет, его назвали… Значит, остаются двое. Молодой, что был с самого начала? Видимо, сменщик индейца. И постарше, приехавший с Бредли. Видимо, это о нём говорил Браун. Подручный. Знал бы, взял бы у ребят из информационного материал на Бредли. Так сменщик или подручный? Сменщик сразу исчез, когда появились те двое. И слишком молод. Подручного разглядел получше, но тоже недостаточно.
За спиной шорох, неясный шёпот. Пришли ещё? Кто? Клеймёный? Тоже решил заработать? Золотарёв брезгливо поморщился. Без стукачей не обойтись, но всё равно противно. А ещё индейцы, "гордый народ", но их здесь долго и умело доводили до такого состояния. Что-то упало рядом на землю. Он осторожно покосился и увидел свою пачку сигарет. Смятую, но не вскрытую. Всё ясно. Значит, всё-таки они ещё держатся. И если он не ошибается, то два трупа уже есть. Тот, что заговорил тогда в толпе, и этот, что приходил. Индейца ему не сдадут. Боятся подручного Бредли или расовая солидарность?
Впереди между деревьями что-то мелькнуло. Золотарёв пригляделся и сжал, смял в кулаке недокуренную сигарету. Всё-таки… всё-таки индейцу дали прийти. Научили, что говорить, и послали? Отдают ему парня, прикрывая себя? Похоже, что так. Тогда это подручный. И значит… значит, ухватили ниточку за кончик. Теперь лишь бы не оборвать.
Индеец вышел из-за деревьев, не спеша спустился к ручью, легко перешагнул и стал подниматься. Он шёл, как стоял тогда, заложив руки за спину и опустив голову. Да нет, голову он держит высоко, опущены веки. Одет так же, следов побоев не видно. Губы плотно сжаты, лицо спокойно, даже неподвижно. Подошёл и молча остановился в пяти шагах.
— Не ждал, что ты придёшь, — улыбнулся Золотарёв. — Садись, поговорим.
Индеец молча опустился на колени и сел на пятки, по-прежнему держа руки за спиной.
— Сядь удобнее, — усмехнулся Золотарёв. — Освободи руки.
Индеец остался в прежней позе, только руки положил на колени. Над правым запястьем номер. Раб. Руки не дрожат, лицо спокойно. Только шрам на щеке налился кровью. Так, ну попробуем.
— Куришь?
— Нет, сэр, — впервые разжал он губы.
Даже если курит, не признается, не попросит и не возьмёт.
— Ты давно здесь работаешь?
— Не очень, сэр.
— Следишь за стадом?
— Да, сэр.
— Значит, ты ковбой?
Золотарёв закурил, пыхнул дымом, приглядываясь к реакции на дым. Курильщик выдаст себя, принюхиваясь. Но лицо индейца по-прежнему неподвижно. И на вопрос о ковбое никак не отреагировал. Ковбоями здесь зовут только белых. Назвать индейца ковбоем — это и похвалить, и оскорбить. Смотря по обстоятельствам. А этот будто не слышал вопроса.
— Ты один при стаде?
— Нет, сэр.
— Стадо большое?
— Сто голов, сэр.
— А вас сколько?
Молчание.
— Остальные белые, или есть ещё цветные?
Молчание.
— Тебя на сколько отпустили? Когда ты должен вернуться?
— До темноты, сэр.
В голосе впервые прозвучало что-то человеческое. А то будто не человек, а говорящая машина. Значит, боится, что не отпустят. Его спокойствие — это спокойствие смертника. Что же происходит на земле Бредли? Надо бы под каким-нибудь предлогом побывать там. Может, и найдётся кое-что… Самому себе страшно признаться, даже про себя выговорить, на что наметился выход.
— Раньше ты тоже работал у Бредли?
И опять молчание.
Кто мог так запугать парня? И чем? Что даже ненависть к белым не мешает ему вот так, намертво, защищать. Ведь белых защищает. Неужели этими обносками и сытной едой — а парень явно не голодает, с голода такую мускулатуру не накачаешь, не сравнить с резервацией — неужели такой малостью держат парня?
— Интересный разговор у нас с тобой получается. Зачем ты пришёл, если всё время молчишь?
— Вы велели, сэр.
— Вот значит как? А если б не велели, не пришёл, так? А что тебе велели рассказать мне? Ну? — Золотарёв дразнил парня, надеясь вызвать хоть какую-то реакцию. — Неужели забыл? Или плетей тебе мало дали?
Мгновенный ненавидящий взгляд из-под ресниц уколол его и тут же спрятался.
— Хозяин-то добрый? Кормит хорошо? Или таскаешь потихоньку?
Ну, наконец-то, не выдержал! Пальцы правой руки собрались в кулак, сжались так, что посветлела натянувшаяся на костяшках кожа. Но голос спокоен.
— Я всем доволен, сэр.
— Так уж и всем? Ладно. Твоё дело, — Золотарёв в две затяжки докурил сигарету и с силой вдавил в землю окурок. — Вернёмся к тому, с чего начинали. Кто давал сигнал? Только не ври, что это был ты. Я же сейчас прикажу тебе повторить, так ты не повторишь, не сумеешь. Кто это был, парень? Твой сменщик? Или второй? Который с Бредли подъехал. Ну? Ладно, можешь молчать. Но если ты знаешь этот сигнал, то знаешь и где ему учатся. Так что подумай, кого прикрываешь. Ты, говорят, у одного костра с ними спишь, так? Так не спи слишком крепко. Можешь и не проснуться. Понял? Ну, отвечай.