— На хрена ты палатку не взял?
— Подсказал бы, раз такой умный.
Андрей рассмеялся.
— Я тогда совсем дураком был.
— Будто сейчас поумнел,
Эркин легко ушёл от замаха и ловким ударом вышиб Андрея из седла. Оказавшись опять в седле, Андрей направил коня к нему с самым свирепым выражением лица. Эркин спокойно ждал.
— Сэр, — предельно почтительно заговорил он по-английски, — вам так нравится лежать на земле?
Андрей снова попытался его схватить, и снова Эркин легко ушёл от захвата.
— Ловок ты, — Андрей скрестил руки перед лицом, показывая конец игре. Эркин ответил тем же жестом и подъехал ближе. — Не ухватишь тебя, чёрта гладкого.
— А у тебя с ножом лучше получается, — улыбнулся Эркин. — И с палаткой ты прав, конечно. Может… может попросим у Джонатана? Ну, когда припасы привезёт, а?
Андрей пожал плечами.
— Неохота чего-то. Ну, а ты чего не взял?
— Да понимаешь… Палатка для надзирателя. Когда собирались, я ничего надзирательского не взял. Только то, что я знал, что нам нужно.
— Я-асно, — протянул Андрей. — Тогда, конечно. Слушай, а может, шалаш сделаем? Ну, как эти, в резервации.
— Я ж был там. Щелей больше, чем крыши. Да и не вечно ж дождь. Перебьёмся. Вон уже край светлеет.
— Перебьёмся-переколотимся, — согласился Андрей. — Да и с места на место шалаш не потаскаешь.
Бычки медленно двигались по склону, и они столь же медленно следовали за ними. Мотаться, как раньше, уже было не надо. Окрика и звучного шлепка лассо по земле было достаточно.
— Долго нам ещё?
— Здесь не очень. А дальше хреново.
— Когда к бойне погоним?
— Ну да. Каждую ночь на новом месте. Дороги я не знаю. Если только Джонатан карту даст. И, на что хочешь, спорю, он Фредди с нами отправит.
— Зачем?
— А зачем он нам его у резервации сунул? Вот и затем же. Чтоб не грабанули по дороге. Смотри, какие вымахали. А нам ещё здесь недели две, не меньше. Махины ж будут…
— Да ещё в дороге наберут.
— В дороге не наберут. Кормёжка плохая. Смотри, чтоб не потеряли много. А самое поганое, что поклеймят их перед дорогой.
— Ну и что? — не понял Андрей.
Эркин твёрдо посмотрел ему в глаза.
— Ты видал, как на человека клеймо ставят? Я видел. А им что, не больно?
— Ты что, это ж скотина!
— А я для хозяев кто?! — с внезапным бешенством выдохнул Эркин, отвернулся, справляясь с собой, и заговорил уже спокойнее. — Я когда на скотной был, телят принимал. На скотной молочные только. И вот бычков почти всех сразу забивали, редко кого оставят, тёлок всех оставляли. И вот, тужится корова, ревёт, ветеринар, ну врач скотный…
— Знаю.
— Ну вот, ветеринар рядом. Ну, родила она. И я, понимаешь, меня заставляли, я ей только даю там обнюхать, облизать, пососать ему дам немного, чтоб молоко открылось, и забираю. Она ревёт, тянется к нему, он кричит, зовёт её, а я его тащу. И одно думаю. Когда меня от матери забирали, она ж тоже кричала. Чем же я лучше-то… — Эркин стиснул зубы, так что вздулись желваки, мотнул головой.
— А… — Андрей помял горло пальцами. — С вами что… ну, с людьми… так же?
— Мы ж не люди для них. Так же. В питомнике не видел. А в имении… Раз было. Решили хозяева, и в один год сразу двадцати, наверное, рабыням родить дали.
— Зачем? — тихо спросил Андрей.
— А деньги им нужны. Коров разводят, лошадей, птиц там. На продажу. Ну, и рабов. Тоже… выгодно.
— Так они… говорили вам?
— Что? Что дети на продажу? А на хрена говорить, мы и так всё знали. Рассказать, как это делается? А?
— Заткнись ты, слушать противно!
— А видеть? А… — Эркин словно задохнулся на мгновение, сглотнул. — А делать, это как? Ладно. Не хочешь слушать, не надо. Но… пойми, что били меня, что отдавили мне на ломке…
— Чего?
— На яйцах у меня потоптались! Чего?! — рявкнул Эркин. — Я раскорякой ходил, спать от боли не мог. Чего?!
— Кто? — глухо спросил Андрей.
— Дочка хозяйская, — ответил Эркин, — стерва маленькая.
— А большая кто? — попробовал его отвлечь Андрей.
— Сама хозяйка, — буркнул Эркин и упрямо вернулся к прежнему. — Что плетью меня там, пузырчатку эту проклятую, что ни дня я небитым не прожил, это всё ладно. Рабу и житьё рабское. Всё помню, но… ладно. А одного я им, сколько жить буду, не прощу. Что когда год прошёл, то этих годовалых у матерей отбирать Полди, сволочь, — Эркин безобразно выругался, — он нас послал. Понимаешь? Отобрал из рабов… от кого дети были, и послал. Смешно ему было, понимаешь. Всегда это надзиратели сами делали, а он… нашими руками… понимаешь? А остальных построил и смотреть заставил. И хозяева все, на балкон вывалили. Отродье своё вперёд, чтоб видели, чтоб запоминали. Что не люди мы, раз такое над собой позволяем! — Эркин рванул повод и поскакал в обход стада.
Андрей молча продолжил ехать шагом. Описав круг, Эркин снова подъехал к нему. Глаза его были сухи, а голос спокоен.
— Клеймить я не буду. Надо им, пусть сами и делают.
— Я тоже, — кивнул Андрей и, помолчав, нерешительно сказал. — Ничего… если я спрошу?
— Спрашивай, — кивнул Эркин. — Отошло уже.
— Тебя… тоже тогда… отобрали?
— На что? Годовиков забирать? Нет, я ж сказал, Полди отобрал тех, от кого рожали.
— Эти…?
— Нет, баб куда-то в другое имение возили. Ну, чтоб не знали, кто от кого. А к нам тоже привозили рабынь. Привезут на месяц, два, редко больше. Ну, когда видно, что затяжелела, не пустая, возвращают хозяевам. А я спальник. От спальников не рожают.
— Нельзя?
— Нет, — усмехнулся Эркин. — От спальника не беременеют.