— Ага, — признался Андрей, снова начиная краснеть. — Только пусть лучше Эркин расскажет. Он здорово рассказывает, как видишь всё. Про хорошее только, ладно?
— Попробую, — согласился Эркин. — Ну, был я на выезде дважды. Один раз в паре. Умотала она нас вусмерть. Другой раз один, целые сутки, может, чуть больше. Нормально обошлось.
— Вот про неё и давай, — решительно заявил Андрей.
Фредди кивнул и сел поудобнее.
— Ладно, — покладисто согласился Эркин. — Ну, на выезд меня вызвали так…
…В этом Паласе он был второй день и ещё не обжился в камере. Даже прозвища ему не дали. Так и звали все Индейцем. Он спал после смены, когда надзиратель легонько ткнул его дубинкой между рёбер. Он подскочил, не соображая спросонья, за что. Вроде лежал, как положено, руки за головой. Надзиратель по-прежнему молча ткнул его ещё раз дубинкой уже в спину, направляя к двери. Выходя, он видел, что многие из-под полуопущенных век наблюдают за ним. Сон после смены — святое дело. Даже для надзирателей. И раз выдернули… Работал он хорошо. Клиентка — хрупкая старушка с белыми редкими волосами — осталась довольна и похвалила его надзирателю. Не за что его наказывать. Тогда зачем? В коридоре надзиратели, ещё беляки. Беляк не в надзирательской форме, а в обычном костюме осмотрел его. И по тому, как перед этим беляком лебезили надзиратели, он догадался, что это хозяин Паласа. И осмотрели его толково, без боли.
— Работать можешь?
— Да, сэр, — сразу ответил он, удивившись бессмыслице вопроса. Будто он мог иначе ответить.
— Сразу со смены, — этот был в белом халате. Врач. — И не кормили их ещё.
— Ей нужен индеец, — веско сказал хозяин. — В крайнем случае, спишем.
— Столько заплачено? — удивился врач.
— Да, док. И ещё кое-что. Эта овчинка стоит выделки, — улыбнулся хозяин и велел надзирателю: — Ведите.
Его повели по коридору мимо камер в раздевалку. Все спали. Ночные только улеглись, дневные добирали последние минуты перед подъёмом, и он старался идти как можно бесшумнее. В раздевалке ему дали обычные штаны и рубашку, но вместо обычной обуви в него полетели совсем другие ботинки…
…- Обычно мягкие такие, подошва чуть плотнее, ходишь — пол чувствуешь. И снимаются они легко. А тут высокие, до лодыжек, и с жёсткой подошвой. Мы их дворовыми звали.
— Ясно, давай дальше…
…Он поймал их на лету, натянул, а рядом с ним уже шлёпнулись куртка и шапка. На дворе работать? Ни фига себе, после смены двор чистить! Но не спорить же. Он быстро оделся и встал, ожидая дальнейших приказов. Вошёл врач и дал надзирателю коробочку, в таких обычно были таблетки, что-то тихо, он не смог расслышать, сказал и протянул ему два куска хлеба с тонкой пластинкой варёного мяса между ними. Меньше пайка, конечно, но хоть что-то.
— Съешь пока.
— Да, сэр.
Врач внимательно, но, уже не трогая, оглядел его, дал проглотить последний кусок и кивнул:
— Пошёл.
Это могло относиться и к надзирателю, но толчок в плечо объяснил, что идти должен он. Его вывели во двор, и он в первый момент чуть не ослеп от снежной белизны и задохнулся от морозного утреннего воздуха. Трое из обслуги разметали снег, прохаживался, поигрывая дубинкой, надзиратель, и стояла машина для перевозки. Задняя дверца была открыта.
— Пошёл, — ткнули его в спину. — Чего лупишься.
Обратно на торги? Ну, пока везут, он поспит ещё. Если прикуют невысоко. Надзиратель надел на него наручники и втолкнул в машину. Сцепили спереди и прикрепили цепь к стене так низко, что он смог лечь и свободно вытянуться. Надзиратель вышел и захлопнул дверцу. Заурчал мотор, мелко затрясся под ним пол, и машина тронулась. Он расслабился, распластался по полу, чтобы толчки не подбрасывали тело, и сразу не заснул, а как-то задремал. Везут, ну и пусть везут. Дорога была гладкой, только в одном месте сильно потрясло, но недолго, и его почти не побило. Да пару раз машина останавливалась, но дверцу не открывали, и он продолжал дремать. В общем, он не боялся и даже не думал ни о чём. Причуды белых его не касались. Его всё время куда-то везли, передавали от одного надзирателя другому. Изменить он ничего не мог и потому не трепыхался. Лёгкое тепло по телу от съеденного, возможность полежать и поспать, а остальное… что будет, то и будет. Машина опять остановилась. Дверца открылась, и надзиратель отцепил его.
— Вылезай.
Он вышел из машины, и надзиратель снял с него наручники. Он сам, не дожидаясь приказа, заложил руки за спину и незаметно огляделся. Это был двор. Но уж никак не распределителя. Заснеженные деревья по кругу и белый, как снег вокруг, дом с большими окнами и широкой лестницей от двора к высоким дверям. И тишина, звенящая тишина.
— Живут же, — пробормотал надзиратель и ткнул его дубинкой между лопаток. — Пошёл.
Они шли напрямик через заснеженный двор. Снег был неглубоким, но заметно холодил ноги, и он невольно ускорил шаг.
— Успеешь, — хмыкнул за спиной надзиратель. — Не терпится ему.
На крыльце ему захотелось оглянуться, но за это можно и получить по лбу — дубинка у спины, а перед ним уже приоткрывалась створка белой, как и всё вокруг, двери.
— Прошу, милорд, — негр в красной с золотом лакейской куртке приветствовал надзирателя поклоном.
В холле в огромном камине пылал огонь и всё казалось красноватым. Негр ещё раз поклонился и исчез. На стенах висели какие-то звериные головы, перед камином лежала большая мохнатая шкура, а по деревянной широкой лестнице к ним спускалась женщина в белом длинном платье.
— Уже? Такая пунктуальность приятна.