— Иди к ягодам. Я тут поставлю всё на место, чтоб незаметно было.
Эркин кивнул и пошёл, на ходу засовывая в карман опустевший мешочек. Андрей выждал, пока он уйдёт, и достал из-под куста завёрнутые в лист лопуха взрыватели. Как разрядили, так и зарядим. И растяжки вернём. И нет прохода. А кто захочет на наши следы посмотреть, так милости просим. Прогуляйтесь под ручку с безносой. Малинкой угоститесь. Ох, и хороша стерва, да ни ягодки нельзя. Чтоб только барбарисовый сок на тебе был. Чтоб и духом малиновым не потянуло. А трупный запах — ну, и вонюч покойничек, сытый, гад, от голодных так не пахло — перцем забило, вот и ладушки. И охранюгой меньше. За охранюгу бог сорок грехов снимает.
Андрей накинул последнюю растяжку, оглянулся и широко шагнул через прогалину в кусты барбариса, попав в объятия Эркина. И замерли оба.
Потому что мимо них по тропинке бесшумной тенью скользнула фигура негра в кожанке. Они, затаив дыхание, следили за ним. Нет, не пошёл до конца, смотрит издали от поворота, повернулся, пошёл обратно. Труп увидел? Увидел! Уходит. А в их сторону даже не посмотрел.
Они выждали ещё немного, взяли свои шляпы с ягодами и, как утром, неспешно пошли к своему загону. Негра-телохранителя и близко не видно. Понятное дело. Первый ответчик — он. А жить всем охота. Пусть рвёт отсюда куда хочет.
— Эй, парни, с добычей.
— Там осталось ещё что?
— Это после нас?
— После вас ни хрена не возьмёшь, точно!
— Ягодок дайте.
— Отвали. Утром давали.
— Ну, не жлобничайте.
— Спелые, гадины, давятся.
— Всё, последние, видно.
— Орехи ещё есть.
— Ни хрена! Заминировано.
— Ну, ты смотри, свобода, а всё равно не пожрёшь!
Так за разговорами Эркин и Андрей дошли до своего загона, отдали условленную плату за присмотр.
— Старший ваш умотал, так вас теперь и близко у загона нет.
— А ты настучишь, да?
— Я те ща так врежу! Попроси ещё только!
— Я тебе самому врежу.
Оставив Андрея доругиваться с остальными, Эркин побежал в посёлок. Уже вечерняя круговерть начинается с водопоем и засыпкой корма. А водопой — это два перегона. И корм на себе переть: лошадей они с утра в табун за реку отвели.
— Что-то мой подопечный как ушёл в Малиновый тупик, так и нет его.
— Сходи и посмотри.
— Понимаешь, он с телохранителем, а тот чётко контрнаблюдение держит. Приходится издали.
— Другого выхода там нет?
— Только через мины на небо.
Все рассмеялись.
— Надо предельно осторожно. Мы должны довести его до приезда команды. Он, по всему похоже, птица высокого полёта, очень много знает и очень нужен живым. Остальные, кто здесь — это так, карточная мелочь. Выше шестёрки, но меньше валета, а он… он и на короля потянет.
— Что значит, человек с лендлордами общается, как лексика изменилась!
— Правильно, а ты общаешься с ковбоями, и теперь тебя в женское общество пускать нельзя!
— Конечно, ковбой неотразим и не знает поражений.
— Когда команда приезжает?
— Кстати, все уверены что послезавтра.
— Где-то утекло?
— Конечно. Но… они будут завтра. До обеда. И как войдут, перекрываем вход.
— Кое-кто будет приятно удивлён.
— Ты всё-таки проверь своего. Наши-то на месте.
— Завтра утром. Темно уже.
— Да, по навесам не пойдёшь, вспугнём, а там мины.
— Ну, завтра, так завтра.
— Да никуда он не денется. Не трепыхнётся.
— А телохранитель его…?
— Волкодав есть. И не таких брал.
— Кто?
— Волкодав-то? В этой команде Сашка.
— Бешеный? Ну, он любого возьмёт.
— Сильная команда. Увидите.
— А где-то у нас всё-таки капает.
— Завтра возьмём их, и там уже будем разбираться.
— Да, давайте ложиться.
— Завтра побегаем.
Они спокойно поужинали. Тряпки, листья и мешочек из-под перца сожгли. А чтоб запах горящей ткани не потревожил соседей, Андрей подпалил специально разложенную для сушки портянку, и они немного достаточно громко поругались из-за того, кто устроил такой огонь. Событие вполне заурядное, слишком заурядное, чтобы привлечь чьё-то внимание. Потом занялись обычными починками. Ремни, старые рубашки… Блокнот и ручка Фредди лежали между мешками на его лежанке. Так, завалялись. Оставалась карта.
— Сожжём? — Андрей перешёл на камерный шёпот.
— Он должен знать.
— Отдать… заложимся.
— Мы и так у него на крючке. А это… если он не будет знать, он же бояться будет. А на страх его возьмут, кем он откупаться станет?
— Скажем, что сожгли.
— Пусть сам, — Эркин оборвал нитку и попробовал ремень на разрыв. — Это его, пусть сам и решает.
— Тогда прячь. Чтоб только ты достал.
— В сапог зашью. У меня голенища двойные.
— А, понял. У меня для ножа так прошито.
— Ну вот. Прикрой.
— Ага.
Андрей сдвинулся так, чтобы костёр не слепил глаза и была видна улица, и сидел с рубашкой на коленях, пока Эркин подпарывал голенище, закладывал туда бумаги и зашивал разрез.
Эркин закончил шитьё, обулся и убрал всё.
— Давай кофе ещё?
— Ягоды залей.
— Вспомнил! Настаивается уже. Утром попьём.
— Ну, тогда кофе.
— Давай.
Андрей разлил кофе по кружкам. Эркин достал джем. Они спокойно пили кофе и ели лепёшки с джемом. Посёлок затихал, под многими навесами уже легли спать. Из-за реки еле слышно доносилась Лоза. И говорить ни о чём не хочется, так мирно и спокойно вокруг. После тяжёлой работы ничего нет лучше вот такого спокойствия.
Из темноты бесшумно возник и подсел к их костру высокий негр в кожаной куртке. И опять тишина. Никто не начинал разговора первым.