— Ешь и рассказывай.
— Что?
— Не дразни, Новиков. Нашёл Мальца?
— Нет, его нет в посёлке.
— Может, в другом номере?
— Ты его часто без индейца видела?
Шурочка задумалась, сведя аккуратно выщипанные и подведённые брови.
— Верно! Они всегда вместе.
— То-то. Не дальше десяти метров. А индеец вчера весь день сидел в номере, даже к стаду не ходил. Трейси один работал.
— Домашний арест? — засмеялась Шурочка. — Зачем?
— Вопрос не ко мне. Спроси у Трейси. Но кто, кроме Трейси, мог запретить индейцу выходить?
— Действительно. А сегодня?
— Сегодня индейца выпустили и разрешили работать.
— Разрешили?!
— Уж очень он довольный был, когда к загонам шёл. Но Мальца нет. Я к ним в номер зашёл, когда они оба у стада были. Ну, и слегка по периметру…
— Рискуешь, Новиков. Без санкции опасно.
— Только взглядом, Шурочка, я ж не вчера родился.
— Ну? Мальца нет, ты сказал, а что есть?
— Ещё кое-чего нет. Было две лежанки, ну, ты знаешь, как они мешки укладывают. Так вот, осталась одна, Трейси. Лежанка пастухов ликвидирована, даже одеяла куда-то убраны. И мисок сохло две. Но кружек три. И запах коньяка в воздухе.
Новиков сыто откинулся на спинку стула и закурил.
— Что же получается, Новиков?
— Получается, что Трейси куда-то отправил Мальца. Может, с поручением, а может, и на тот свет. Индеец следующий. Раз ликвидирована лежанка, значит, возвращение пастухов не планируется. И кого-то поили коньяком. Парням коньяка даже в честь убийства Ротбуса не дали. А тогда весь посёлок гулял. Роулинг всем первую бутылку давал бесплатно.
— Да, я помню, — засмеялась Шурочка. — Я заглянула, так мне бутылочку ликёра всучили.
— Ну, а ты?
— Купила галеты и мармелад. Нельзя же обижать такого торговца. Ну ладно, Ротбус — уже прошлое. А сейчас? Будешь брать Трейси?
— Не на чём, Шурочка, — вздохнул Новиков. — Ты же знаешь. Нет трупа, нет убийцы. Даже не пойманного.
— Но, — Шурочка стала собирать посуду, — но, может, всё-таки Малец жив.
— Будем надеяться, жалко парней. И Мальца, и индейца.
— Да, но надо же что-то делать. Мы не можем просто так смотреть.
— Пока к Трейси не придерёшься. Но там Бешеный копает, и я так понял, что Спиноза тоже заинтересовался этой парой.
— Бредли и Трейси?
— Да, интересный тандем. В обед пройдусь, посмотрю.
— Удачи, — Шурочка взяла поднос и пошла к двери. И вдруг обернулась. — Да, ты обратил внимание, их, ну, Индейца и Мальца, у нас уже несколько дней не видно. Ты вспомни, как они здесь крутились, а сейчас…
— Ты умница, Шурочка! А с какого дня?
— Надо подумать. Но недавно.
— Ладно. Вспомнишь, скажи.
— Конечно.
Когда за Шурочкой закрылась дверь, Новиков вернулся к бумагам. Быстро занёс на карточки последнюю информацию и убрал их в новенькую папку с безымянной наклейкой. Пока безымянной.
Что ж, дело осложняется и запутывается с каждым днём. Жалко Мальца, но если Трейси его убрал, то это к лучшему. Будет на чём его прижать. Без серьёзного компромата к Трейси не подступиться. Уже ясно.
Посидев немного у костра, Андрей снова лёг и заснул. И спал уже как всегда, завернувшись с головой в одеяло, иногда вздыхая и что-то невнятно бормоча. Эркин убрал высохшие рубашки и портянки и сел шить. Теперь ему не понравились швы на куртках. Фредди с интересом посмотрел на него. Эркин поднял на него глаза и, истолковав его интерес по-своему, улыбнулся.
— Давай свою, у тебя скоро рукав вылетит.
— До Бифпита дотерпит, а там у меня есть кому шить, — усмехнулся Фредди. — А ты, я смотрю, с пустыми руками сидеть не любишь.
— Привычка, наверное, — вздохнул Эркин, затягивая нитку. — Рабу без дела сидеть — на порку нарываться.
Фредди приготовился вспылить, но вовремя заметил, что покорность на лице Эркина уж очень подчёркнута, и усмехнулся.
— Да за шитьём и психуешь меньше, — уже серьёзно объяснил Эркин. — Заметил, как мы все чуть что за шитьё берёмся.
— Психуешь, что сидим здесь?
— И это. И вообще, — Эркин откусил нитку, размял пальцами шов и отложил свою куртку. Взял куртку Андрея, критически оглядел. — Лентяй. Опять запустил, — вдел новую нитку и начал шить. — Понимаешь, вот ты говорил, что Андрей уходил и вернулся. Всё так. А мы… мы наполовину там ещё. А может, и больше. Мы почему зимой так шли? Я вот думал об этом. Мы ведь не оттуда, ну, где до Свободы были, бежали. От самих себя.
— От самого себя не убежишь.
— Так до этого ещё додуматься надо. Я себя знаешь как ругал, что из имения сразу не ушёл. И тогда, и потом.
— А почему ты и в самом деле не ушёл сразу? Как все? — с живым интересом спросил Фредди.
— Ну, — Эркин даже шить престал. — Ну, понимаешь, я пять лет там прожил, привык, что ли. Меня до имения часто продавали. Каждый раз заново дерись, заново себя защищай, кличка новая… А тут… Угрюмый и Угрюмый.
— Тебя Угрюмым звали? — изумился Фредди.
— Да. А что? — улыбнулся Эркин. — Не похож разве? Ну, так вот, уже не лез никто ко мне. Кого нового покупали, тем дал раза и всё, а то и без этого, другие предупредят. Новенького-то прописывают. Знаешь, что это?
— Знаю, — кивнул Фредди. — Называют только по-другому.
— Ну вот. Хозяев нет, надзирателей нет, шакалы всё пожрали, поломали, что смогли, и от страха разбежались. Я и жил себе. Еда была. За работой никто не подгонял, с плетью надо мной не стоял… Хорошо.
— А кончился бы хлеб?
— Молока бы больше пил. И корку, ну, сливки, со всех бы бидонов собирал.
— А корма бы кончились? — усмехнулся Фредди.