— Тёрла, тёрла тебя, а ты всё коричневый.
— Это я загорел. На выпасе когда без рубашки ходил.
Он мягко выдёргивает у неё из руки мочалку, намыливает заново и начинает растирать себе плечи и грудь. Обычно она уходила, а он вставал и домывался стоя, но сейчас Женя почему-то всё стоит рядом.
— Ты чего? Женя?
— Смотрю на тебя. Я так давно тебя не видела.
Эркин улыбается.
— Меня смотреть не пускаешь, а сама… — говорит он нарочито обиженным голосом и довольно ухмыляется, услышав её смех.
Женя шутливо шлёпнула его по шее и ушла. Эркин осторожно, чтобы не наплескать на пол, встал, растёр себе живот и ноги и облился из ковша чуть тёплой водой. Остыла, пока мылся. Он вышел из корыта, вытерся новеньким — ни разу ещё не брал — полотенцем и повесил его сохнуть на верёвку рядом с полотенцем Жени. Теперь аккуратно воду в лохань, корыто ополоснуть и на место, пол подтереть, а то всё-таки наплескал, размахался, как в душевой, а здесь осторожно надо. Ну вот, тряпку к плите и пусть сохнет, руки ещё разок ополоснуть у рукомойника и одеться. В кладовке он прямо на голое тело натянул свои старые рабские штаны, слежавшиеся за лето и пахнущие так, как пахнут старые чистые, но давно не надевавшиеся вещи. Повертел в руках тенниску. Маленькая какая-то стала. Ну-ка, попробуем. К его изумлению, она налезла, туго обтянув плечи и грудь. Ну… да, шлёпанцы. Он сложил джинсы. Завтра в них пойдёт Рубашка, трусы, ну, у него теперь этого добра завались, есть что надеть.
Когда он вошёл в комнату, Женя читала Алисе и, увидев его, улыбнулась.
— Я уж думала, ты утонул там, нет и нет. Сейчас ужинать будем.
Она чмокнула Алису в щёку.
— Завтра с этого места и продолжим, — вскочила и закрутилась в так знакомом ему вихре множества одновременных дел.
И вот они уже сидят за столом. Дымится в чашках чай, влажно блестит тёплая варёная кукуруза, которую, к полному восторгу Алисы, едят руками, обгрызая початок и обмакивая его в подсоленное масло. Ровно, без копоти и треска, горит лампа, за плотно задёрнутыми шторами шумит в деревьях ночной ветер.
— Я боялась, она не налезет на тебя, села сильно.
— Это пока я не шевелюсь. Рукой махну — лопнет.
— Вот и будешь её дома носить. А зимой для тепла поддевать.
— У меня куртка тёплая.
Алиса занята выгрызанием на початке узора и только время от времени вскидывает на Эркина глаза, словно проверяет: не пропал ли он куда.
— Мне на зиму ничего не нужно, Женя. Одежды… на три года хватит.
— Ну, это ты хватил! — фыркает Женя. — На три года! Я ещё сапоги твои не смотрела. Выдержат они зиму?
— Выдержат, — кивает Эркин. — Сапоги, как и куртку, на три года дают, а это вторая зима будет.
— Как дают? — не поняла Женя.
— Ну, рабам. Это ж рабские сапоги.
— Вот и купишь себе нормальные ботинки, — сердито говорит Женя. — И пальто на зиму.
— Для работы куртка удобнее. И сапоги, — он глотает горячий чай, с наслаждением ощущая разливающееся по телу тепло. — Я себе в Бифпите столько всего накупил. Мне надолго хватит.
— А почему Бифпит? — влезает Алиса.
— Не знаю, — пожимает он плечами. — Называется так город.
— Смешно, — заявляет Алиса и утыкается лицом в чашку за что тут же получает от Жени шлепок между лопатками. — Мам, а конфеты? Я утром ещё их видела.
Женя смеётся и достаёт три "ковбойских" конфеты.
— Ковбойские конфеты, — улыбается Эркин.
— Их ковбои делают? — изумляется Алиса.
Эркин не выдерживает и смеётся.
— Нет, ковбои их любят, — смеётся Женя. — Так, Эркин?
— Да, — кивает он. — Это мы себе там покупали и вот… остались.
Алиса гоняла во рту конфету, стуча ею о зубы.
— Не грызи, а соси, — улыбнулась Женя. — Дольше хватит.
Эркин на секунду замер, едва не поперхнувшись чаем. Но… но это же совсем другие слова. И голос. И… и всё, всё другое.
— Алиса, допивай.
— У меня ещё конфета не кончилась, — возразила Алиса.
Женя вздохнула.
— Опять ведь за столом заснёшь.
— Ага-а, — врастяжку согласилась Алиса.
— Ладно, сиди уж, — Женя встала, собирая посуду. — Сейчас с деньгами разбираться будем.
Эркин дёрнулся было встать, но Женя качнула головой, и он остался сидеть, положив руки на стол. Не усталость, нет, не мог он устать от такой работы, что ему пару часов помахать топором, нет, что-то другое не давало ему шевелиться. Какое-то глубокое спокойствие, почти оцепенение охватило его. Он ничего не хотел. Вот так сидеть и слушать ветер за окнами и позвякивание посуды на кухне, и смотреть на Алису, что никак не может доесть конфету, потому что то и дело достаёт её изо рта, смотрит на свет и засовывает обратно.
В комнату вернулась Женя, на ходу вытирая руки полотенцем.
— А-ли-са!
Алиса посмотрела на неё снизу вверх, вздохнула, слезла со стула и недовольно сопя поплелась на кухню. Но на полдороге вернулась, вытащила изо рта конфету и протянула её Жене.
— На, — и со вздохом: — Утром доем.
Женя улыбаясь кивнула, завернула остаток в фантик и положила на стол.
— Хорошо, пусть лежит до утра.
Эркин улыбнулся, но позы не изменил и сидел так, пока Женя укладывала Алису. Но вот Алиса уже в постели, укрыта одеялом, Женя поцеловала её в щёку со словами: "Спи, маленькая", — и вернулась к столу, посмотрела на Эркина.
— Устал? Налить ещё чаю?
Он покачал головой.
— Нет, просто… — Эркин смущённо улыбнулся. — Просто так хорошо, что шевелиться неохота. Бывает так?
— Бывает, — кивнула Женя и пригладила ему влажно торчащие на макушке пряди. Он поймал её руку, прижал к себе, поцеловал в ладонь. — Ох, Эркин, как я ждала тебя. Как я боялась за тебя.