Аналогичный мир - Страница 84

Женя стащила её с табуретки и шлёпнула. Эркин на мгновение отвёл глаза. Он знал, конечно, что шлепок — это совсем не больно, да и не сделает Женя никогда больно никому, тем более Алисе, и сам он в имении, да и раньше — в Паласе, питомнике, в распределителях, да мало ли где ему приходилось сталкиваться с детьми — широко использовал подзатыльники и лёгкие пинки, но что-то, что-то мешало ему принять это так легко, как принимал всё, что делала и говорила Женя.

После ужина Женя принесла чай и улыбнулась Эркину.

— Ну, неси свою премию.

Эркин принёс из кухни пакет и, недолго думая, вытряхнул его содержимое на стол. Алиса восторженно взвизгнула, а Женя засмеялась.

— Вот это да! Всего надавали.

— Да, — засмеялся Эркин. — Ходила по кладовке и из каждой коробки одну мне, одну Андрею.

Алиса хваталась то за одно, то за другое. Конфеты, печенье, вафли, какие-то пакетики из фольги и хрустящего прозрачного целлофана, фигурки из сахара и шоколада, помадка… Эркин сам растерялся перед таким богатством. Он узнал плитку шоколада, маленькие шоколадные бутылочки с ликерами, ещё что-то… Но остальное было ему незнакомо. И он не сразу заметил молчание Жени. А заметив, обеспокоено посмотрел на неё.

Женя сидела, прижав к лицу связку этих… сушек. Почувствовав его взгляд, она отвела руки от лица и улыбнулась.

— Домом пахнут…

Эркин замер. И Андрей так радовался им, и Женя…

— Сушки? — осторожно спросил он по-русски.

— Да, — Женя, всё ещё улыбаясь, положила связку на стол. — Мама покупала к чаю. Да, это сушки.

— Да-а?! — сразу влезла Алиса. — Это ты ела, когда была маленькая? Как я?

— Да-да, — Женя медленно возвращалась к действительности. — Сейчас дам.

Но сушки Алисе не понравились.

— Конечно, шоколад лучше, — подмигнула Женя Эркину.

Она пересмотрела весь ворох, оставила на столе одну из маленьких пачек печенья и по конфете каждому и решительно убрала остальное. Алиса хныкнула, но Женя уже стала строгой мамой.

— Нельзя за один вечер всё съесть. Вот. Тебе клубничка, Эркину с шерри-бренди, а мне с ликёром.

— Да-а, а почему?

— Мала ты ещё для ликёра, — засмеялась Женя и утешила. — Фантики все тебе, — и пояснила Эркину, — fantik это обёртка.

Он кивнул.

Уже ночью, лёжа под одеялом, он всё ещё ощущал на губах и нёбе вкус густой чуть острой жидкости и шоколада. Вкус этот он знал. Такие конфеты были в Паласе. Их заказывали редко, только кто побогаче, и однажды ему перепало. С тех пор он и помнит…

…В этот Палас он попал недавно. Палас был дорогой, и спальников меняли часто. В ту смену его отправили в парти-зал, зал для вечеринок. Работа в парти-зале держала тебя в напряжении всю смену. Пока одна из леди не уведёт тебя в кабину, ты не в отстойнике, а в зале, поёшь, ухаживаешь, танцуешь. Леди вдоволь наиграются и навеселятся, перебирая партнёров, пока не пойдут с кем-то наверх, да ещё надо угадать, как ей хочется: вести тебя, идти рядом, или чтоб ты её тащил, а иной и преследования захочется… Словом, в парти-зале вертись, не зевай. Зато и перепадало там больше, чем в обычном: и клиентки побогаче, и шикануть им охота. Иные леди любят угощать. Но вот взбредёт им групповухой прямо на столах заняться, деваться некуда, работаешь где велели, а за битую посуду… нет, леди платят, но им-то все равно надзиратели потом полным пайком отвешивают. Так что, парти-зал по-всякому может обернуться. В тот раз надзиратель выдал ему гитару, и было чуть легче. Он устроился на перилах лестницы, идущей по стене из зала в кабины, и пел попеременно с Саем, которого усадили за рояль на крохотной эстраде в дальнем углу. Когда Сая утаскивали тискаться, он спускался в зал, ходил, наигрывая, между столиками, если леди делала знак, останавливался и пел специально для неё. Время шло к середине смены, ему уже трижды давали за песню отхлебнуть из бокала, от вина першило в горле, и он боялся, что начнёт хрипеть. Через зал взглядом попросил Сая — тот как раз оттискался и вернулся — выручить, и тот заиграл знаменитый Длинный Танец, Лонг Данс, где долго-долго повторяется одно слово: "любовь", а качающаяся мелодия завораживает и не даёт думать о другом. Он поддерживал Сая гитарой, леди танцевали, сверкая белой кожей через всевозможные и невероятные разрезы и вырезы своих платьев. В парти-зале белые леди играют в обольщение и соблазн. Не самая сложная игра, и не так опасна, как игра в насилие. Там чуть пережмёшь, и дура пугается всерьёз, визжит, приходит надзиратель, а там уж как обычно…

— Ты хорошо играешь.

Он вздрогнул и поднял глаза от гитары. Надо же, незаметно как подобралась стерва белёсая, чуть не влип. Она стояла на полу с другой стороны перил, но была такой высокой, что их лица на одном уровне.

— Спасибо, миледи.

На ней было надето, платье не платье, так, два куска ткани, скреплённые на плечах брошками и узким блестящим пояском по талии. Она стояла боком к нему, и он видел, что, кроме этой ткани и туфелек, на ней ничего нет. Из одежды. Зато браслеты, кольца, множество цепочек и бус с подвесками, длинные серьги. Для работы это плохо. Или сам оцарапаешься, или её оцарапаешь. Она смотрела на него, и он, как положено в парти-зале, пошарил взглядом по её разрезу на боку. Она улыбнулась.

— Ты будешь играть всю ночь?

— Какова будет воля миледи.

— Вежливо и точно, — одобрила она. — Ты индеец?

— Да, миледи.

— Один здесь такой?

Он неопределённо повёл плечами.

— Не знаю, миледи, — он и вправду не знал. Палас большой, ни в камере, ни в смене он индейцев не видел, была пара метисов, трёхкровок как везде навалом, но метисы из другой смене, вместе они ещё ни разу не работали.