Аналогичный мир - Страница 10

Он всё-таки встал. И стоял посреди комнаты. Совсем голый. И шатался. Как тот старичок. Но это было совсем не смешно. Алиса сидела на подоконнике, прижимая к себе тряпичного мягкого Спотти, а он стоял и смотрел на неё. И Алиса вдруг догадалась, что он её не видит. Потом он медленно повернулся и пошёл на кухню. Алиса видела, как он ткнулся в дверной косяк и долго не мог найти ручку. И потом она сидела и слушала, как он на что-то натыкался в кухне, как хлопала дверь уборной, и видела, как он, по-прежнему шатаясь и хватаясь руками за стены, шёл обратно. Ей было всё-таки немного страшно, но и не смотреть она почему-то не могла. И он уже добрался до кровати и лёг, и неловко потянул на себя одеяло, а она всё сидела и смотрела. Потом она осторожно слезла с подоконника и, по-прежнему прижимая к себе Спотти, подошла к нему. Он лежал и шумно дышал. Алисе ещё не приходилось слышать такого. Толстое мамино одеяло сбилось, и он только угол натянул себе на грудь, а больше не смог. И он дрожит. Ему, наверное, холодно. Надо его укрыть. Как это делала мама. Алиса решительно вздохнула и опустила Спотти на пол.

— Сиди здесь, — строго сказала она Спотти. — Я занята, сам поиграй.

Она подёргала угол, но сразу поняла, что так ничего не получится, и решительно полезла на стул, скинула тапочки и перебралась на кровать. Переступая по кровати, она пыталась выдернуть из-под него сбившееся одеяло. А он совсем, ну совсем ей не помогал. Чуть не плача от досады, она дёрнула с такой силой, что не удержалась на ногах и стукнулась затылком о стенку.

— Вот, из-за тебя всё, — сказала она ему, и он опять ей не ответил.

Всхлипывая от боли, Алиса расправила выдернутый край, набросила на него и уже прямо по нему полезла обратно. Он застонал, но совсем тихо, не страшно. Алиса спрыгнула на пол и подтянула края одеяла. Вот так. Мама ещё бы подоткнула, но она и пробовать не стала, такой он большой и горячий.

Эркин чувствовал, что рядом с ним что-то движется, слышал голос, потом на него наступили, на мгновение вдруг стало больно, но потом опять тёплая мягкая тяжесть накрыла его, и он стал проваливаться в серое беспамятство. Смутно, краем сознания, он ещё понимал, что кто-то укрыл его, и губы невольно шевельнулись благодарностью.

— Пожалуйста, сэр, — сказал рядом тоненький голосок, но это не могло относиться к нему, и он уже беспрепятственно ушёл в забытье, в серое утро после пузырчатки…

… За ним пришёл все тот же надзиратель, Грегори. Отцепил и погнал по коридору в кладовую.

— Получай!

Ему в лицо полетели рубашка и штаны. Он ловил эти вещи и молча быстро одевался. Грубая толстая ткань — домашним ему не быть. Грубые тяжёлые сапоги упали к его ногам, куртка — ну точно, дворовым работягой теперь. А это что? Портянки? Он их только в питомнике на штрафняке и носил. Ну, ясно, та белая тварь велела ж его на скотную…

— Быстрее! Чего копаешься?!

Он втянул голову в плечи, ожидая удара и быстро обкручивая ступни кусками холстины, сапоги, куртка на плечи, шапка…

— Пошёл!

Он ни разу не поднял глаз и лица Грегори не видел. Только сапоги и руки. Да слышал голос. Не злой. Неужели тогда ночью был Грегори? Зачем ему это понадобилось?

— Вперёд! Да не толкай, олух! Дёргай!

Он послушно дёрнул на себя дощатую дверь и вышел в серый сумрачный день.

— Пошёл, пошёл. Успеешь насмотреться.

Тычок между лопатками указал ему направление. Но он успел понять, что находится на заднем рабочем дворе, а длинное здание без окон — рабский барак.

— Пошёл!

Его привели в рабскую кухню. Во всяком случае, здесь были плита с баками, длинный стол, скамьи и толпа негров за этим столом. От запаха еды у него сразу мучительно заныло под ложечкой. С их появлением в кухне наступила тишина. Негры продолжали молча быстро есть, но он видел, что его рассматривают и взгляды далеко не дружелюбные.

— Тибби! — крикнул Грегори.

— Да, масса Грегори, вот она я, масса Грегори! — вышла из-за плиты толстая негритянка.

— Дай ему ложку, — распорядился надзиратель. — И пусть поест со всеми.

Пока Тибби извлекала откуда-то ложку, надзиратель вышел. Он не сразу это заметил, следя за Тибби и остальными. То, что все оставили еду и теперь уже открыто в упор рассматривали его, не понравилось ему. О вражде между индейцами и неграми он знал слишком хорошо, хотя в Паласах до открытых драк доходило редко. И ни одного индейца не видно, и здесь ему против всех… а драться после пузырчатки тяжело. Тибби встала перед ним с ложкой в руке, широко радостно улыбаясь, и, когда он протянул руку, бросила ложку ему под ноги. Он нагнулся за ней и, краем глаза поймав неясное движение, успел метнуться в сторону. Удар пришёлся вскользь по плечу, да и куртка смягчила. Но когда он выпрямился, перед ним стоял уже другой противник, на полголовы выше, шире в плечах, с мосластыми кулаками, и он быстро шагнул назад, чтобы прикрыть спину. Эх, если б не пузырчатка и голодная боль, он бы показал им всем, а так… лишь бы отбиться.

— Раб? — спросил негр.

— Да, — ответил он.

— Побегал и добегался, краснопузый, — ухмылялся негр. — Щас мы тебе прописку сварганим. Ломка — хозяйское дело. А прописка — наше. Ща мы тебя смажем.

Чего он про побег толкует? За отработочного, что ли, тоже принял? Ну и хрен с ними, лучше, чем за спальника. Ладно, прописка так прописка. Ложку он успел засунуть за голенище, руки свободны.

— Смазать и я могу, — попытался он удержать прописку на словах.

Но кулак уже летел ему в лицо. Он отодвинулся, пропуская удар мимо, и рубанул открывшегося противника под рёбра. Откуда-то вынырнул ещё один, он ударил его не глядя, зная, что сейчас на него кинутся все, а там, кого он успеет вырубить, тот уже не ударит. Его сбили с ног, и он мгновенно свернулся клубком, по привычке закрывая лицо, когда хлопнула дверь. И в то же время он остался на полу в одиночестве. Начальственный пинок поднял его на ноги.