— Раб, отработочный?
— Раб, мэм.
— Номер? Покажи. Один?
— Да, мэм.
— Держи. Не теряй. Вон та дверь.
Зажав в пальцах картонку с непонятными значками и понятными цифрами его номера, он подошёл к указанной двери. Там уже сидело трое. С такими же картонками. Он, как и они, сел на пол, прислонившись к стене. Из двери вышел молоденький негр с ошалелым лицом и пошёл дальше по коридору, а белая девушка в белом халате окинула их взглядом.
— Следующий.
— Мы вместе, мэм, — робко пробурчал старший из троих.
— Смотрят по одному. Вам уже отметили, что вы семья, отец и два сына.
— Мы вместе, мэм.
— А ты? — она посмотрела на него. — Ты один?
— Да, мэм, — он встал, уже зная, что пришёл его черёд.
— Заходи…
…Эркин оглядел пилу, повесил её на место и взялся за сортировку гвоздей. Спокойное занятие…
…Это был врачебный кабинет. Знакомый ещё по питомнику. У двери стул. Сразу привычным холодком засосало под ложечкой. Седая белая женщина в белом халате смотрит внимательно и… и не очень зло?
— Раздевайся. Одежду оставь на стуле. И иди сюда.
Ну, вот и всё. Сейчас она увидит его, всё поймёт… что они делают со спальниками?
— Ну, что же ты? Иди сюда. Давай карточку.
Он подошел, шлёпая босыми ногами по прохладному чистому полу. Она что-то сказала девушке по-русски, взяла у него карточку и передала ей. И дальше она говорила ему по-английски, а с ней по-русски, а он слушал, не понимая, но запоминая слово в слово…
…Сейчас, вспоминая, Эркин уже понимал почти всё, а что не понимал, о том догадывался, а тогда…
… - Номер? Заполняйте, Мила. Индеец?
— Да, мэм.
— Вера Борисовна, как они все боятся врачей.
— Видимо, есть основания для страха. Не отвлекайтесь, Мила. Иди сюда. Записывайте. Рост 182 сантиметра, вес 65 килограммов.
— Но ведь это не истощение, нет?
— Нет, если он и голодал, то только последние дни.
Измерения роста, веса — это он всё знал. Только почему-то не знакомые футы, дюймы и фунты, а что-то другое. И знал, что бояться здесь нечего, но страх то и дело прорывался противной мелкой дрожью.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать пять, мэм.
— Проверьте, Мила.
— Первые две цифры в номере год рождения, Вера Борисовна?
— Да.
— Тогда совпадает. А почему у него буквы?
— Не знаю, Мила. И вряд ли он сам знает. Покажи голову. Мила, отметьте, педикулез отсутствует.
— Отметила. Редкость, правда?
— Да, похоже, он следит за собой. Ложись.
Она указала ему на узкую жёсткую койку. Вот оно! А он, дурак, уже надеялся, что обойдётся. Он послушно лёг, привычно закинув руки за голову. Твёрдые тёплые пальцы мнут его живот.
— Органы брюшной полости — норма. Отметили?
— Да, Вера Борисовна. Какая у него мускулатура рельефная, правда?
— Да, Мила. Очень красивое тело.
— Вера Борисовна, а грудная клетка?
— Потом прослушаю.
— Половые органы сейчас, да?
— Да.
— Пишу, Вера Борисовна.
Он не понимал, но чувствовал, о чём идет речь. Сейчас она дотронется, ощупает. Нет, он сможет не закричать, боли давно нет, но… но это ничего не изменит. Что они делают со спальниками? А с перегоревшими? А он ещё и просроченный. Что они сделают с ним? Но её руки медлят на его лобке, не опускаются. Он резко отвернулся, закусил губу, сдерживая бессильные слёзы. И вдруг нежданным спасением прозвучал вопрос.
— Где ты работал до освобождения?
— В имении, мэм, — задохнулся он сумасшедшей надеждой. — Я скотник, мэм. Вот…
Теперь он смотрел ей в лицо и показывал своё единственное спасение — руки, бугристые шершавые ладони в шрамах и желваках мозолей. Она смотрела не на них, а ему в лицо. Потом взяла его руки в свои, осмотрела, ощупала ладони.
— Мила, пишите. Половые органы — норма.
— Вера Борисовна, да какая ж норма! Они же у него совсем как у тех двоих. Это ж сразу видно. Да вы пощупайте, реакция такая же будет.
— Мила! Пишите — норма, — и повторила по-английски, будто… будто для него, чтобы он понял. — Половые органы — норма.
Он перевёл дыхание и сглотнул…
…Эркин медленно разжал пальцы и зажатые в горсти гвозди со звоном рассыпались у его ног. Какой же он дурак! Тупарь краснорожий! Сам себя чуть не загнал, Женю бы подставил… Спальников всегда отличали по рукам и коже. По гладкой холёной коже, гладким рукам. По запахам. И раздевать не надо. А он… Вздумал как в Паласе, дурак, спальник поганый… Чтоб сразу ясно-понятно было, кто он такой. Ах ты… чурбан, идиотина…
Он сел на пол, так ослабели ноги. Как он смел забыть об этом, хватит, что ему красоту его тычут, а ещё и это… Хорошо, что только раза два успел намазаться. И то Андрей заметил, стал посматривать. Но Андрей-то знает, а остальные… Вот влип бы!
Эркин несколько раз вдохнул и выдохнул, успокаиваясь, и стал подбирать гвозди. Женя поймёт и простит. А он больше такого дурака не сваляет. Тогда всё обошлось…
… - Садись.
Он сел, боясь поверить. А она уже смотрела и щупала его дальше. Это он тоже знал.
— Дыши. Задержи дыхание. Дыши. Покашляй. Мила, лёгкие, сердце — всё норма.
— Сплошная норма?
— Да. Редкостное здоровье. Открой рот. Шире. Скажи а-а. Хорошо. Мила, никаких отклонений. И кожа чистая. Ни шрамов, ни рубцов.
— Ну, так, Вера Борисовна! У тех же тоже…
— Да, Мила, — она улыбнулась. — Тело у него спальника. Но руки скотника. Он не выдумывает. Отметьте ему в карточке, что в спецобработке не нуждается, практически здоров.
И, наконец, волшебное, сорвавшее его с места слово.
— Одевайся.