— А что, есть проблема? — ответил он вопросом.
— У тебя руки кончаются.
— А ноги на что?
Он согнул ноги в коленях и ступнями сдвинул ей трусы до конца. Женя фыркнула.
— Здорово.
— Ага, — он слегка сдвинул её вперёд, выгнулся под ней, Женя совсем тихо ахнула, и он засмеялся, крепче прижимая её к себе.
Эркин распластался на постели, вытянулся, придерживая Женю.
— Качалку хочешь?
— Как это?
— Давай руки. Осторожно. Нет, я сам сделаю.
Подправляя и придерживая, он помог ей сесть на себе, опираясь спиной на его согнутые в коленях ноги. Здесь главное — не дать разорваться замку, а силы у него хватит. Положил руки на бёдра Жени, прижимая её к себе. Её ступни теперь сжимали его с боков.
— Обопрись на меня лопатками. Не бойся, я держу.
И медленно выпрямил ноги, подавая живот на себя. Дал Жене лечь навзничь. И согнул колени, живот от себя, посадив Женю. И снова выпрямил. Женя ухватилась за его руки, сжала ему запястья. Её лицо из смеющегося стало удивлённым и будто испуганным. И ещё раз. И ещё… И ещё… Эркину стало трудно дышать. Он запрокинул голову, упираясь затылком в подушку. Не останавливаться. Встречная качалка… И ещё… и ещё… и ещё… Женя дёрнулась, стала соскальзывать с него. Он быстро рванул её на себя, укладывая к себе на грудь, обнял, но всё скользило, уплывало. Он быстро, не разрывая объятий, повернулся на бок, чтобы не дать Жене упасть на пол. Замер, но частая неровная дрожь сотрясала тело. Женины руки цеплялись за его плечи, её всхлипывающее неровное дыхание смешивалось с его, таким же неровным. Но сегодня он сдержался. Чувствовал, как обмякает, расслабляется тело Жени, как великое спокойствие охватывает его самого. И не чёрно-красный водоворот, а тёплая упругая волна качает его плавным затихающим ритмом. Медленно-медленно, плавно-плавно он уложил Женю на спину и отделился от неё, остался лежать рядом на боку. На узкой кровати другого варианта просто бы не получилось. Женя лежала, закрыв глаза, будто спала. Но он знает: это не сон, не обморок, это… отдых. Пусть отдыхает. Ему хотелось потрогать, погладить её, но не мешая ей отдыхать, только смотрел. Он так давно не видел её. И под его взглядом она вздыхала и успокаивалась, выравнивалось дыхание, румянилась побледневшая от внутреннего напряжения кожа.
Женя потянулась, открыла глаза и улыбнулась ему.
— Как-кая ты красивая! — вырвалось у него.
Она засмеялась и потянулась к нему, обняла за голову, поцеловала. Хотела в губы, получилось в переносицу, потому что он мягко высвобождался из её рук, разглядывая, гладя её глазами. И Женя согласилась, не стала ему мешать. Его лицо, очень серьёзное, даже удивлённое, сначала смешило её, но потом их глаза встретились, и он растерянно улыбнулся ей.
— Я… я не думал, что ты такая… настолько красивая. Нет, — заторопился он, — я знал, я помнил, но… но не так. Нет, не то… Ну, слишком… нет, — он в отчаянии прикусил губу, виновато посмотрел на неё. — Не могу, не получается. Понимаешь…
— Всё я понимаю, — Женя положила руку ему на затылок, погладила по шее и, чтобы было удобнее, повернулась на бок, лицом к нему. — Всё я понимаю, хороший мой.
— Ага, — выдохнул он каким-то горловым выдохом и вытянулся под её рукой, гладившей его по спине.
Женя вдруг наморщила нос и чихнула.
— Что это? С лампой что-то?
Эркин нехотя отвёл от неё взгляд, обернулся через плечо.
— Керосин кончается.
— Как кончается? Я полную заливала.
Женя села и потянулась к часам.
— Ой, ты знаешь, который час?!
— А что?
Она уже перелезала через него, и он придерживал её, чтоб не упала.
— А кто собирался на рассвете вставать?
— Понял.
Женя быстро накинула халатик, нашаривая завязки.
— Посуду не помыли, не убрали, тебе уже вставать скоро… — посмотрела на его лицо и прыснула. — Заигрались.
— Точно.
Эркин одним рывком скинул себя с кровати, быстро подобрал свою одежду.
— Это точно, — бормотал он, оглядывая комнату.
Эркин отнёс одежду в кладовку, вышел с полотенцем в руках. Женя с весёлой яростью мыла посуду.
— Я возьму воды, оботрусь.
— Конечно, бери, — бросила она, не оборачиваясь. — Ещё тёплая. Может, помоешься?
— Долго будет.
Он быстро обтёрся мокрым полотенцем, так что загорелась кожа, покосился на Женю. Повесил полотенце на верёвку и взял чистое. Намочил, отжал и ушёл в комнату. Женя не обратила на это внимания, заметила только, что он, возвращаясь на кухню, погасил лампу в комнате.
— Спасибо.
— Совсем уже выгорела. Я штору дальнюю открыл. Чтобы проветрилось.
— Спасибо, родной.
— Женя, это твоё полотенце?
Она удивлённо обернулась. Он стоял голый с её полотенцем в руках.
— Да, а что?
— Ты… ты извини… прости меня, Женя, но…
— Да в чём дело?
Только сейчас она заметила, что он намочил край полотенца и, волнуясь, отжимает его прямо на пол.
— Ты что, Эркин?
— Я подотру. Я знаю, ты этого не любишь, но… но так нужно…
— Что нужно?
Он шагнул к ней и опять одним лёгким движением распахнул на ней халатик.
— Ты что?
— Прости, Женя, — он быстро обтирал ей грудь, живот, бёдра мокрым полотенцем.
От растерянности она не сопротивлялась. Его движения были ловки и уверенны, ласковы, но… но это была совсем иная ласка. Иная. Он вытер её насухо и сам запахнул и завязал на ней халатик. Выпрямился. Женя увидела его лицо. Напряжённое и виноватое.
— Прости, Женя, — он вздохнул. — Но остаётся запах. Если сразу не смыть, он долго держится. Одеяло я протёр. Ты… ты если хочешь, потом побрызгаешь. Духами. Понимаешь, кто был… в Паласе, тот сразу его узнает, догадается… — у него задрожали губы, он замолчал, безжалостно скручивая полотенце, и понурился, глядя в пол.