— Идите, я развёл уже. И поставил всё.
У Андрея в глазах ещё сохранялось то странное, встревожившее Фредди выражение, но говорил он уже по-прежнему беззаботно.
— А воду где брал?
— Там ручей недалеко.
— Ага. Пасутся?
— А ни фига им. Хрупают.
Они втроём вышли на террасу.
Андрей развёл такой огонь, что вода в кофейнике уже закипала.
— Покрепче завари, — попросил Фредди и усмехнулся. — А то отсырели.
— Куртки не надо далеко прятать, — усмехнулся и Эркин, засыпая в кофейник порошок "рабского" кофе. — И одеяла надо развесить. Пусть подсохнут.
— На чём ты их развесишь? — Андрей губой осторожно попробовал тёмный с жёлтой пеной напиток.
— Лассо натянуть от столба к столбу и всё. Крыша здесь цела, если и польёт, не страшно.
— Ну и тяни, раз ты такой умный.
Андрей явно нарывался, заводя себя. Но Эркин спокойно, будто не замечая его задора, уступил. Подвинул Андрею миску с наскоро разведённым варевом и встал. Занялся хозяйственными хлопотами. Андрей нехотя безразлично начал есть. Светлые брови, темнее красного от загара лица, напряжённо сведены, в глазах не проходило выражение горестного недоумения.
Эркин развесил одеяла, вытащил из вьюков их куртки, на секунду задумался и снял рубашку, повесил её рядом с одеялами и, накинув на голые плечи куртку, вернулся к костру. Андрей посмотрел на него, встал и пошёл к вьюкам. Фредди чуть сдвинулся, чтобы оказаться к нему спиной. Чего зря парня дёргать? Привык прятать тело, ну так и пусть.
Андрей вернулся в сухой, застёгнутой, как всегда, на все пуговицы рубашке и, вроде, повеселевший.
— А ты чего в сыром сидишь? Сменки нет?
Фредди усмехнулся:
— Джинса на теле сохнет.
— И не холодит? — удивился Андрей. — В мокром и летом мёрзнешь.
— На то она и джинса. Ковбойская одежда.
Эркин кивнул:
— Точно. Сколько мок, а мышцы, — он похлопал себя по бедру, — ни разу не сводило.
Андрей допил свою кружку и налил ещё.
— Фредди, а грабили здесь зимой? — спросил вдруг Эркин.
Фредди не понял сначала, зачем ему это нужно, но опередил его Андрей.
— Не грабёж, а обыск.
— Грабёж, — веско поправил его Фредди, поняв смысл вопроса Эркина. — Видно, та же банда, что и тогда. Ты рассказывал, помнишь?
— Думаешь, эти… криминалы? — Андрей с требовательной надеждой смотрел на него.
— Они, — спокойно кивнул Фредди. — Может, мало взяли, обозлились. Зимой тут кого только не было.
— Ну и хрен с ними, — Андрей засунул за щеку конфету, потянулся было к кружке, но передумал. Встал. — Пойду, посмотрю. Может, — он озорно улыбнулся, — может, и мне пофартит, — и ушёл в дом.
Фредди вытащил сигареты, закурил. Эркин взглядом попросил затянуться.
— Я думал сначала, ты совсем не куришь, — протянул ему сигарету Фредди.
Эркин глубоко вдохнул дым, выпустил его, не задерживая, и вернул сигарету.
— Балуюсь иногда. За компанию. А так-то нет. Не нужно.
— И выпивка?
— И выпивка, — кивнул Эркин. — Глотнуть могу, когда по кругу идёт. И то, — он улыбнулся, — второй глоток пропускаю.
Фредди прислушался к трескам в доме. Ну что ж, он давно хотел это спросить. Ещё там, на выпасе. Всё ж таки, не мальчишка, мужик… но… но кто его знает, вдруг заведётся…
— Не обидишься, если спрошу?
— Что? — Эркин спокойно смотрел на него, только в глубине глаз запрыгали озорные искры.
И Фредди решился:
— Ты третий месяц без бабы, не тянет?
И к его удивлённому облегчению, улыбка и спокойный ответ:
— Я, как в имение попал, так пять лет без этого жил. Чего мне три месяца!
— И… и не хотелось?
— Нет.
— Мужики без этого шалеют.
— Знаю, — кивнул Эркин. — В имение как пороли за это, и пузырчатка, и… ну, много чего там придумают. И всё равно. Мне как-то, — он усмехнулся, — мне хлеб свой отдать обещали, полную пайку, чтоб я их на скотную от глаз пустил.
— А ты?
— Шуганул к чертям свинячьим. Им игры, а мне за пособничество…? В бараке, сам знаешь, мужиков от баб отдельно запирали, приковывали и то-о-о… А что надзиратели творили, — он махнул рукой.
— А ты?
— А мне не надо.
— Не хочешь или… — Фредди запнулся.
— Могу, — пожал плечами Эркин. — Я ж помню всё, сработаю как надо. Не хочу.
— Наелся, — понимающе улыбнулся Фредди.
— И это тоже конечно, — ответно улыбнулся Эркин. — Если тебе так нравится, так и считай. А по правде…
— Что по правде? — насторожился Фредди.
— По правде из нас все желания рано выбивают. Рабу не положено желать, понимаешь? Ну, говорят, мой пол. Мою. Мети двор. Мету. Мешок перетащи. Перетащу. Для такого ж никакого желания не надо, так?
— Так, — кивнул Фредди.
— Ну вот. А теперь, говорят, бабу трахни. И трахаю. Мне-то без разницы. Что прикажут, то и делаю.
— Но… но это-то нельзя так… — Фредди почувствовал, что путается в словах как Андрей.
Эркин негромко, не разжимая губ, засмеялся.
— Ты, помнишь, рассказывал, как тебя драться учили? — Фредди кивнул. — И нас учат. Человека всему научить можно. Ну, и пить там давали, таблетки. Но питьё, мы его растравляющим, растравкой звали, оно вначале, когда ты ещё не можешь долго держать. А от него свербит, дёргаётся. Только подумаешь поднять, так и подскакивает. А если много выпить дали, то опустить не можешь. Болит уже, а держится.
— Так это ж само! — вырвалось у Фредди.
— У тебя кулак сам по себе разжимается? — насмешливо улыбнулся Эркин. — Ну, а как научился, то растравку уже не дают. Она работать мешает. А вот в питомниках кого оставили или в имении когда на развод берут, ну, — он усмехнулся, — племенных, таких растравляющим поят… от пуза. А нас зачем? И таблетки эти перед сменой так… для страховки. Чтоб случайно не сорвалось что.